.png){kind=logo}
Интересно о Куратове
Одной из культурной самобытности народа коми является творчество Ивана Алексеевича Куратова - коми поэта, лингвиста и основоположника коми литературы, чьё имя носит наша библиотека. И мы начинаем публикацию интересных фактов из биографии и творческой деятельности И. А. Куратова.
Иван Куратов – это загадка века, человек, смотревший вперед на многие-многие годы.
Сегодня творчество поэта изучается с заложенным еще в советское время идеологическим подтекстом. Тем не менее, Куратов был больше философ, а не идеологический борец за права бедных.
Поэтому требует переосмысления драматическая судьба поэта, окутанная мифами о трудном детстве и беспросветной юности, тогда как Иван Куратов относился к духовному сословию, что при неутолимом усердии и тяге к знаниям в конечном итоге и привело его к высокому имперскому чину.
И. А. Куратов называл себя по коми: Пантилей - Петыр - Öльöш - Иван, т.е. первым стоит имя его прадеда, затем деда, отца и последним его самого. Дед поэта Петр Куратов имел многочисленное семейство - 11 детей. Алексей Куратов, отец поэта, был младшим из братьев, служил сначала пономарем, а затем диаконом Спасской Киберской церкви. У него также было многочисленное семейство: 10 детей. Иван Алексеевич (1839-1875) был младшим ребенком и не оставил после себя потомства.
О быте семинаристов-риторов в Вологодской семинарии
...Три дня в неделю в утренние часы они слушали лекции по риторике и упражнялись в сочинении периодов, фигур, хрий (совокупность приёмов для развития предложенной темы), речей, а в другие дни на уроках читали латинских и русских авторов, с непременным комментированием и анализом произведений. В субботу была лекция по священной истории, а в воскресенье перед литургией читали Пространный Катехизис. Обед казённокоштных семинаристов был более чем скромным и состоял из супа и каш – овсяной, пшённой или гречневой, а в праздничные дни подавалось ещё и мясо, хотя и в довольно жидком бульоне. Послеобеденное время посвящалось лекциям по всеобщей истории, занятиям по арифметике, геометрии, географии, а также немецкому и французскому языкам. Так что времени на разные подростковые глупости просто не было.
Конечно, семинаристы были разными, кто-то учился хорошо, кому-то учёба не давалась – таких, как правило, исключали из семинарии в конце года. За внеурочным поведением семинаристов строго следили инспекторы. Да и за всеми пятьюстами семинаристами уследить было трудно, но в общежитии-бурсе сделать это было возможно, так что за грубые провинности из семинарии тоже исключали. В конце учебного года в журнале «Вологодские епархиальные ведомости» публиковались списки тех, кто закончил обучение в семинарии, кто переведён в очередной класс, а также тех, что был исключён из семинарии за неуспеваемость и редко − за поведение.
В своих воспоминаниях бывшие семинаристы пытаются как-то сравнить свою тогдашнюю жизнь с той жизнью бурсаков, что описана Н.Г. Помяловским в «Очерках бурсы», и, как правило, не находят аналогий. Куратов в своих оценках творчества Помяловского более резок, чем другие, в его записях есть такая ремарка: «Без отвращения нельзя читать биографию Помяловского..."
Гуманитарная программа семинарии - постоянные штудии языков, сочинения, разбор античной и современной поэзии, поэтому Куратов в первый же год пристрастился к чтению. В Вологде ещё не было публичной библиотеки, но были библиотеки частные, в домах дворян и купцов, куда можно было прийти по протекции. Книги можно было взять почитать у господ профессоров, в конце концов, книги передавали друг другу сами семинаристы, их можно было купить – книжная лавка в Вологде уже была, книги продавались и на ярмарках.
Куратов усиленно штудирует филологические дисциплины, изучает языки – как в «низшем» классе словесности, так и в высших − философском и богословском. Необычайные способности Куратова к языкам - скорее исключение для Вологодской семинарии, чем правило. В воспоминаниях бывших семинаристов как раз изучение языков являлось слабым местом в системе семинарского образования.
Г. И. Тираспольский, изучавший лингвистическую одарённость Ивана Куратова, отмечает, что он в совершенстве владел четырнадцатью языками: немецким, латинским, венгерским, французским, китайским, английским, финским, турецким, санскритским, греческим, старославянским, церковнославянским, итальянским, эстонским и в различной степени был осведомлён ещё о 36 языках и диалектах. Разумеется, Куратов изучал языки на протяжении всей своей жизни, но можно сказать с уверенностью, что свои первые шесть или семь языков он выучил в стенах Вологодской семинарии.
Языковедческие интересы выглядят необычно. Ведь будущая карьера вроде бы ясна: закончить семинарию, подыскать приход, возможно, «с невестой», если нет, то продолжить учёбу в духовной академии. Оба пути не требуют многих языков. Светлым лучиком просвещения оказалась «Полная русская хрестоматия» А.Д. Галахова. Ни одну книгу до этого Иван Куратов не читал с таким упоением. Здесь были произведения современников самого Куратова: Пушкина, Лермонтова, Жуковского, Батюшкова, Гоголя, Тютчева, Тургенева…И может быть, 16-летнему Куратову пришла в голову крамольная мысль, что и литература на зырянском языке может быть такой же. Изучаемые в семинарии языки – древние или современные – были языками высокой культуры. Коми же был и оставался языком простонародья, между ним и языками просвещённой Европы лежала культурная пропасть, преодолеть которую можно было начиная с изучения других языков, чтобы создать слог, годный для зырянской поэзии.
Первый год учёбы в семинарии завершился событием, оставившим глубокий след в душе Ивана Алексеевича. 7 июля 1855 года умер знаменитый русский поэт Константин Николаевич Батюшков. Он тихо и незаметно жил в Вологде с 1833 года, удалившись от обеих столиц из-за своей неизлечимой болезни. На могиле много говорили о Батюшкове, читали его стихи, а Куратов думал: вот, умер поэт, а его стихи будут жить и после него, долго, может быть, века.
Учебный год заканчивался 15 июля, потом была долгая дорога домой – по Сухоне, на лодке, купленной в складчину, до Устюга, дальше – вверх по Вычегде, до Усть-Сысольска. Почти месяц Иван Куратов отдыхал от бурсацкой жизни, вволю ел – та скудная, едва утолявшая голод еда семинарской столовой не шла ни в какое сравнение со свежим коровьим молоком. Как было сладостно взять в руки косу-горбушу, косить душистую траву, сгребать подсохшее сено в копны, стоговать, ощущая, как наполняются силой ослабшие за год учёбы мышцы, как под жарким июльским солнцем тают прицепившиеся к телу зимние хвори.
После семинарии...
Что происходило в жизни Ивана Куратова после окончания обучения в Вологодской семинарии? Сегодня, друзья, вы станете очевидцами как складывалась судьба первого коми поэта за пределами Вологодской губернии.
В августе 1860 года двое зырянских юношей – Митрофан Кокшаров и Иван Куратов – прибывают в Москву, а затем в Троице-Сергиеву лавру. По всей видимости, Куратов документов не сдавал, их в архиве академии нет. Скорее всего, взяв направление в академию, он решил поступать в университет, и в правлении Вологодской семинарии знали об этом. Семинарское образование приравнивалось гимназическому, с 1860 года выпускникам семинарий было официально разрешено поступать в светские высшие учебные заведения.
Обстоятельства сложились так, что возможности жить и учиться у него в Москве не было. На деньги, собранные ему новыми товарищами, в конце марта 1861 года Куратов возвращается в Вологду и сразу же подаёт прошение о назначении его на должность учителя Усть-Сысольского духовно-приходского училища.
На заседании правления семинарии 1 апреля 1861 года было отмечено: «Студент И. Куратов, просящий ныне об определении на вакансию учителя первого класса Усть-Сысольского Духовно-Приходского Училища, также природный зырянин и может быть весьма полезен при первоначальном обучении детей зырянского края».
Наверное, Куратов мог бы начать службу священником в каком-либо приходе Усть-Сысольского уезда, мог бы даже найти место в Яренском уездном духовно-приходском училище – оно всё же было выше по статусу. Но он действительно поступает как разночинец-демократ и идёт «в народ» - учить зырянских детей.
Возвращение в Усть-Сысольск
В середине апреля 1861 года Куратов прибыл в Усть-Сысольск. Дорога была знакомой, не единожды хоженой и езженой, так что обошлось без приключений. Весна уже вступила в свои права: улицы представляли собой мешанину из комьев талого снега и навоза, а ещё заснеженные деревянные тротуары покрылись ледяной коркой — и ходить по ним себе дороже. Сапоги скользили, и Куратов осторожно передвигался по тротуару Спасской улицы к зданию Городской думы.
Дума размещалась в новом одноэтажном здании на углу Сухановской и Спасской улиц. Засвидетельствовав своё прибытие у городского старосты и получив рекомендации относительно мещан, сдающих комнаты приезжим, он направился по первому адресу — на улицу Покровскую, к дому недавно скончавшегося протоиерея Троицкого собора Алексея Васильевича Казаринова. Встретила Куратова Екатерина Алексеевна, дочь покойного. Трёхэтажный дом Казариновой был самым большим в Усть-Сысольске — около десяти раздельных комнат. Сама хозяйка и дети занимали нижний этаж, в наём сдавались второй и третий этажи. Комната Куратова находилась на третьем этаже, под самым чердаком, наверно, самая маленькая из всех. Но Куратову, привыкшему за шесть лет бурсацкой жизни к общей спальне, она показалась комфортной. Комнату рядом занимал Ф.А. Арсеньев, учитель русского языка в недавно открывшемся двухклассном женском училище. Вторым человеком среди новых знакомых Куратова стал Александр Антонович Држевецкий — городской врач, также живший в доме Казариновой. Как и Арсеньев, этот образованный и эрудированный человек был влюблён в Зырянский край. Помимо своей непосредственной обязанности лечить горожан, Држевецкий долгое время занимался исследованиями жизни зырян с точки зрения медицины и в 1871 году издал солидный труд «Медико-топография Усть-Сысольского уезда».
Духовно-приходская школа, в которой предстояло служить Куратову, размещалась теперь в старом здании магистрата на улице Набережной. Здание было совсем не приспособлено для школы — обычная крестьянская изба, давным-давно отжившая свой деревянный век, ветхая и холодная. В первом классе, который достался Куратову, он учил детей зырянского духовенства чтению, письму и счёту, но более всего ему приходилось учить этих детей русскому языку, который они фактически не знали. Обучение русскому языку всегда стояло в училище на первом месте — от этого зависела и будущая карьера священнослужителя.
Вместе с Куратовым в Усть-Сысольске оказался и Павел, сын протоиерея Вонифатия Кокшарова. Они были одержимы идеей просвещения зырян, потому и пошли оба учить зырянских детей: один — в уездное училище, другой — в духовно-приходское. Оба творческие люди: Куратов сочиняет стихи, занимается лингвистикой, а Кокшаров пишет статьи в популярном жанре этнографической беллетристики и публикует их в «Вологодских губернских ведомостях» под псевдонимом Поль де Кок. Павел Кокшаров и ввёл Куратова в усть-сысольское благородное общество.
Жизнь в Усть-Сысольске
Жалованье учителя Куратова было мизерным - всего 100 рублей годовых. В сущности, оно было равно тому пособию, что он получал в Вологодской семинарии как казённокоштный воспитанник. Но Куратов знал языки и легко находил работу репетитора. Денег всё равно не хватало - ведь он был уже не мальчиком-семинаристом, но взрослым мужчиной, учителем и должен был соответственно подавать себя в обществе. По воскресеньям Куратов вместе с другими представителями местной интеллигенцией: учителями, врачами, отставными офицерами, духовенством, купцами собирались в доме городского главы Михаила Николаевича Латкина. За чашкой чаю беседовали о городских новостях, спорили о проблемах российской общественной жизни, нередко обсуждали и новинки литературы, а после играли в преферанс.
Куратов не был человеком публичным, карточные игры его не интересовали совсем, но Михаил Николаевич содержал лучшую в городе домашнюю библиотеку, книгами которой могли пользоваться те, кто был вхож в дом Латкиных. Свободное время Иван Алексеевич проводил в их семейной библиотеке.
В 60-е годы 19 века Усть-Сысольск был одним из немногих городов Российской империи, имевших собственную общественную библиотеку. С инициативой создания библиотеки выступило в 1836 году усть-сысольское благородное общество. После получения официального разрешения от Вологодского губернского правления Усть-Сысольская публичная библиотека была открыта 20 октября 1837 года. В 1860 году фонд был значительно меньше, около 1500 томов, а «подписчиков», то есть читателей, насчитывалось 26 человек. Куратов записался в библиотеку сразу по приезде в Усть-Сысольск. Да, здесь было что почитать, но Куратова мало интересует популярная беллетристика. Он собирается заняться языками - стало быть, нужна специальная литература, которой в общественной библиотеке нет, но есть в библиотеке Латкина. Кроме того, Михаил Николаевич выписывал лучшие российские журналы того времени, как прогрессивные вроде «Современника» Некрасова или «Колокола» Герцена, так и респектабельные «Русский вестник» Каткова или «Домашнюю беседу» Аскоченского.
Но Куратов не был угрюмым книгочеем. По воспоминаниям современников, Иван Алексеевич был ростом чуть выше среднего, круглолиц и русоволос, крепкого телосложения, отличался весёлым характером и был неожиданно остроумным - таких называли «острословами».
Лингвистические штудии Куратова
В 1861 году Куратов не писал стихов - в его архиве нет ни одного стихотворения, датированного этим годом.
Скорее всего, был кризис, вызванный московской неудачей: он не стал поступать в Духовную академию, не продолжил обучение в Московском университете из-за известных студенческих беспорядков. Но Куратов не собирался всю свою жизнь служить в духовно-приходском училище - то, что он закончил семинарию в первом разряде, говорит о характере честолюбивом. Но по каким-то причинам, он не повторял своих попыток поступления в университет.
При этом углубленно занимался самообразованием. Именно в этот первый год в Усть-Сысольске происходит поворот в его лингвистических взглядах, продолжая изучать языки, наметилась научная цель - Куратов замысливает создать свою грамматику зырянского языка, которая описывала то, что есть в самом языке. Этот поворот произошел после его знакомства с Николаем Павловичем Поповым (1801-1873) - смотрителем общественной библиотеки в Усть-Сысольске и составителем русско-зырянского словаря в рукописном варианте. Это был единственный человек в Усть-Сысольске, занимавшимся языковедческой проблематикой. История лингвистических штудий Куратова не началась бы, не получив предварительного толчка, и этот толчок ему могло дать только знакомство с Н. П. Поповым.
Казалось бы, зачем Куратову-поэту утруждать себя лингвистическими проблемами, далёкими от поэзии? Тот факт, что Куратов - первый коми поэт, основоположник литературы на коми языке, не может быть понят, если не учитывать то обстоятельство, что создавая свои произведения, он становился творцом нового коми-зырянского языка.
В своих лингвистических работах Куратов сетует на бедность коми языка - он беден постольку, поскольку не ушёл далеко от своего первобытного состояния. Однако коми язык имеет огромные лингвистические возможности, каких нет в европейских языках. Поэтический язык станет образцом для народного коми языка, который приобретёт совершенство и станет вровень с языками Европы.
При жизни Куратова были опубликованы две его лингвистические статьи в «Вологодских губернских ведомостях»: «Рецензия на зырянскую грамматику Флёрова» (1864) и «Зырянский язык»(1865), опубликованная - уже после отъезда из Усть-Сысольска. Статьи подводили итог четырёхлетних исследований имеющейся языковедческой литературы.
Буйные поступки учителя Куратова
1862 год внёс в размеренную и тихую жизнь Усть-Сысольска смуту. По санному пути в сопровождении двух жандармов в город прибыл сын протоиерея Вонифатия Кокшарова, студент Петербургского университета. Не на побывку приехал — сослали в Усть-Сысольск за хранение нелегальной литературы. Следующим прибыл Порфирий Иванович Войнаральский, тоже студент, только Московского университета. Он был исключён ещё в 1861 году за участие в тех самых московских студенческих волнениях, помешавших Куратову продолжить образование в университете. Войнаральского сослали без лишения его гражданских прав — он мог устроиться на государственную службу в любых «городовых присутственных местах». Но едва ли сам бывший студент этого хотел. После университета его ждала блестящая карьера на любом поприще, если бы не его увлечённость революционными идеями. Умный, образованный человек мог увлечь этими идеями кого угодно, тем более молодых провинциалов-зырян, не бывавших дальше Вологды.
В куратоведении издавна считается, что поэт был дружен с Войнаральским.
Они могли дружить, но едва ли Куратов разделял революционные взгляды Войнаральского. Возможно, и уехал Куратов из Москвы, чтобы подальше быть от подобных революционеров.
В 1863-64 гг. Усть-Сысольск принимал сосланных сюда участников польского восстания. Нетрудно представить ажиотаж, поднявшийся вокруг этого события или даже череды событий — ссыльные прибывали несколькими партиями.
Поселились поляки и в доме Казариновой, благо он был одним из самых больших в городе. "К приезду поляков у Казариновой квартировал только один учитель Куратов. К тому времени другие квартиранты разъехались или перебрались на другие квартиры. Казаринова была очень рада приезду поляков..."
В литературе давно установилось мнение, что Куратов поддерживал тесные связи со ссыльными поляками и разделял их антицаристские взгляды. Но с поляками многие в городе дружили, и Куратов не был исключением — ведь они жили под одной крышей. Насколько поддерживал он их революционный настрой, об этом ничего не известно. Да и был ли этот настрой у самих поляков?
В «захолустном» Усть-Сысольске больше интересовались этнографией, чем политикой, а в ссыльных ценили не их политические убеждения, а образованность и светские нравы. Среди ссыльных был некто Максимилиан Водзыньский. В 1864 году полиция Варшавы перехватила письмо Водзыньского. Содержание послания указывало, что сам Водзыньский не сломлен ссылкой. Он указывает адресату Янеку, где находится тайник, в котором закопаны оружие и деньги — 400 рублей. Специально направленные в Усть-Сысольск полицейские произвели обыск на квартирах ссыльных и не обнаружили ни вооружений, ни заготовленных для побега припасов.
Не обнаружили и следов сношений ссыльных с Петербургом. Но из Вологды поступило суровое предписание: «Ссыльным полякам запрещается давать уроки русскому юношеству».
Водзыньский в числе других поляков снимал жильё в доме Казариновой, в котором жил и Куратов. На этом основании Доронин выдвинул предположение, что Куратов привлекался к допросам в полицейском участке по делу о заговоре после доноса провокатора Водзыньского.
Автор монографии о Куратове А. Н. Фёдорова предполагает, что дьячком Павлушковым был сделан донос на Куратова и это был не первый привод его в полицию. Вызванный в очередной раз Куратов якобы не удержался от резкостей, и возникло не сохранившееся «Дело о буйных поступках учителя Куратова в полицейском управлении».
Версию стычки Куратова с полицейским управлением, совсем далёкую от политики, предлагает краевед из Корткероса А.А. Панюков. По его мнению, Куратов пристрастился к спиртному на фоне общего алкогольного беспредела, царившего в Усть-Сысольске после введения свободной торговли вином в 1863 году. Только в этом году было открыто 18 питейных заведений с продажей на вынос. Количество питейных заведений росло с каждым годом, и в 1864 году был открыт первый трактир.
Но выпивал ли Куратов — вопрос. «Буйные поступки» учителя Куратова совсем не обязательно объяснять его нетрезвым состоянием. В конце концов, деньги взыскиваются не с Куратова, а с дьячка Павлушкова, который вывел из себя учителя. Можно только догадываться о всей подоплёке этой истории, но одно можно сказать уверенно: ни до неё, ни после имя Куратова в сохранившихся документах не связывается ни с политическими, ни с алкогольными пристрастиями.
Коми вирши
Проект собрания всех «пиитов зырянских» не увенчался успехом. Никто из тех, кого прочили Куратову как стихотворцев, пишущих коми вирши, не тянул даже на самый низкий по российским меркам литературный уровень.
Энергичный и умный Василий Кичин, с которым он обсуждал эту проблему, говорил что-то о «младенчествующих народах», которых как раз и нужно просвещать, чтобы родилась наконец литература. «...Вот как раз тебе-то бы и стоило напечатать свои вирши в Вологде». Куратов не вчера задумался о публикации своих виршей, но не знал, как это сделать. Небольшой сборник стихов был готов, он назывался Немасудж (Гугов тетрадь) («Вот тоже работа (Тетрадь Гугова)»). В него Куратов включил лучшие стихи из написанных им в Вологде и Усть-Сысольске.
Однако деньги на издание первого сборника коми виршей он так и не нашёл. Братья Латкины, с которыми (с каждым по отдельности) Куратов говорил, очень сочувственно отнеслись к идее издания, но дальше сочувствия дело не пошло: Василий Латкин был на грани разорения, а Михаил Латкин — весь в проекте женской прогимназии. Так что мысль Кичина о публикации в «Вологодских губернских ведомостях» зырянских стихов с параллельным русским переводом пришлась Куратову по душе. Он отобрал пять стихотворений, лучше всего показывавших характер коми народа, и перевёл их на русский язык:
1. Том зон («Молодец»). 2.Том ныв («Молодая девица»). 3. Гӧль зон («Молодой бедняк»). 4. Пӧрысь («Старик»). 5. Понкӧд («С собакой»).
В который раз Куратов подивился различиям в коми и русской речи: перевод кратких и ёмких коми виршей на русском языке получался громоздким и многословным, точно это и не перевод вовсе, а совсем другой текст на эту же тему.
Подборку для «Вологодских губернских ведомостей» завершало небольшое примечание к переводам: «Зырянский язык, как и сродный ему венгерский, отличается сжатостию. Вот почему такими же короткими стихами, какие имеют предложенные песни, их нельзя перевести на русский...»
Но полностью подготовить к печати, т. е. написать к «Песням» вступительную статью, Куратов уже не успел: пришёл долгожданный приказ — надо было выезжать в Казань, к месту новой службы. Так что отослал «Зырянские песни» Арсеньеву в «Вологодские губернские ведомости» уже Кичин, подписавшийся в публикации инициалом «К».
Прощание с Усть-Сысольском
Пять проведённых в Усть-Сысольске лет были исключительно насыщенными эмоционально и творчески. Вопрос о дальнейшей карьере особенно обострился в 1864 году, когда пошли разговоры о реформе духовно-приходских училищ. Начальные училища с малым числом учащихся предполагалось объединять с уездными училищами. Усть-Сысольское и Сольвычегодское училища должны были объединить с Яренским уездным училищем, для чего в Яренске спешно стали строить новый корпус с учебными классами и общежитием. Всё это имело самое непосредственное отношение к будущему Куратова и подстегнуло его к принятию решения.
Весной 1864 года военное министерство предложило обер-прокурору Святейшего Синода Урусову передать для обучения в полковые аудиторы 40 выпускников духовных академий и семинарий, окончивших эти учебные заведения в звании студента. Куратов решает подать прошение.
Всё шло своим чередом: Куратов завершил 1864-65 учебный год, a 11 июля 1865 года получил Приказ за № 27: «Учителя духовных училищ — Яренского Асигкрит Попов и Усть-Сысольского Иван Куратов — уволены с работы и определены на службу в штаб Казанского военного округа для приготовления в аудиторы».
Сентябрь 1865 года для Куратова был наиболее напряжённым периодом в его усть-сысольской эпопее. Самые тёмные и тревожные его стихотворения написаны в сентябре: «Усть-Сысольск» датирован 19 числом, а «Опять в душе моей темно» — 29 сентября. В сентябре Куратов уже, что называется, сидел на чемоданах в ожидании осенних заморозков, чтобы выехать из города по зимнему пути. Но вдруг оказалось, что поэт нужен всем: он прощается с десятком друзей, со своей зыряночкой, которую больше не увидит, даже толстяк Кульчинский уже не кажется врагом...
В дальнейшем в поэзии Куратова остаётся жанр стихотворных прощаний, с прошедшим временем, в котором произошли некоторые события, оставившие след в его судьбе. Таково стихотворение 1865 во петiгӧн («Уходящему 1865 году»), в котором поэт не просто прощается, а «прогоняет» проклятый год.
Стихотворение написано уже в Казани, куда Куратов прибыл 20 октября 1865 года.
Куратов в Казани
Куратов и Асигкрит Попов прибыли в Казань 20 октября 1865 года. Училище военного ведомства, при котором готовили военных чиновников на должность аудитора, находилось в Казанском кремле, в самом сердце древнего города. Итак, Куратову и его товарищу предстояло получить юридическое образование, чтобы соответствовать должности военного аудитора. В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Ушакова говорится, что аудитор — это «должностное лицо в военных судах, исполнявшее прокурорские обязанности». Они проучились целый год в Казани. Потом их дороги разошлись, и больше они не увидятся никогда: Куратов отправляется в Туркестан, а Асигкрит Попов получает должность товарища прокурора Казанского военно-окружного суда.
В школе аудиторов Куратов познакомится с Василием Ивановичем Чистопольским, с которым судьба его сведёт в г. Верном, где им предстоит служить вместе. Чистопольский, как и Куратов, был выходцем из духовного сословия, т.е. разночинцем.
Казань была не похожа ни на Москву, ни тем более на, как теперь уже казалось, маленькую провинциальную Вологду. Из кремля, где располагалось его училище, через главные ворота можно было выйти на Ивановскую площадь с Ивановским монастырём. С площади отходила Воскресенская улица, выложенная камнем,— по ней неспешно прогуливались горожане. По правой стороне улицы находился Гостиный двор, далее — семинария, дом военно-окружного суда, куда учащихся школы аудиторов приводили на своеобразные практические занятия. На этой же стороне улицы располагался Казанский Императорский университет, и Куратов сразу же нашёл туда дорогу. Там читались публичные лекции, и он надеялся завести знакомства с учёными-лингвистами — теми, кто занимался профессионально языками. На этой же улице, но с левой стороны, находилось здание с недавно открытой публичной библиотекой, и Куратов, конечно же, не мог просто пройти мимо неё — он заплатил положенный взнос и записался.
В первый день он долго ходил по улицам Казани: ему хотелось увидеть своими глазами все закоулки древнего города — булгарского или татарского. Но татар было немного, и Куратов, услышав татарскую речь, всякий раз жадно вслушивался в её звуки, пытаясь уловить то самое, общее, «алтайское», уводящее в глубокую древность.
Учёба увлекла Куратова — это была новая область знания, ему прежде незнакомая. Он изучает юридические дисциплины так же дотошно, как ранее изучал риторику, языки, теологию. Открывает для себя историю западноевропейской цивилизации: конечно, он всегда считал себя европейцем, но, изучая право, увидел, насколько история Запада была отличной от истории Отечества.
Среди уцелевших казанских бумаг Куратова — фрагменты конспектов и заметок о статистике, об общем праве, довольно большая статья о семье и семейном праве. Юриспруденция чередуется с этнографией — всё это Куратова увлекает по-настоящему.
Казанская муза
Время учёбы Куратова в Казани совпало с печально известным выстрелом Д. Каракозова в Александра II и начавшейся вслед за этим паникой правительства. Вскоре после выстрела были закрыты радикальные журналы «Современник» и «Русское слово».
Едва ли Иван Куратов сочувствовал Каракозову, хотя закрытие журналов, особенно «Современника», не приветствовал. Он очень внимательно следил за новинками русской литературы как левой, так и правой направленности.
Очевидно, на этом фоне в творчестве казанского периода оказалась более отчётливо выраженной гражданская позиция поэта. В первую очередь это касается стихотворения «Менам муза» («Моя муза», 1866),которое куратоведы считают поэтическим кредо поэта (А. Е. Ванеев, А. К. Микушев), гражданским манифестом (В.Н. Дёмин) и литературным манифестом (А. Н. Фёдорова). Это единственное стихотворение И.А. Куратова, в котором появляется образ музы поэта — ни в каких других произведениях к этому образу поэт больше не обращается. Стихотворение начинается заявлением: Менам муза абу вуза! — «Моя муза не продаётся!» В интерпретации литературоведов эти слова стали символом неподкупности музы Куратова, «её верности правде, реализму» (Дёмин). Если рассматривать эту куратовскую фразу в политическом ключе, то она действительно имеет острое, радикальное звучание. Но если взять эти слова в их прямом значении, то смысл этой фразы совсем иной: муза не продаётся, потому что нет покупателей. Такая постановка вопроса некоторых огорчает, она будто бы переводит смысл стихотворения в некий прагматический аспект.
Но дело здесь в другом: уже в Усть-Сысольске поэтическое творчество стало насущной потребностью Куратова: он уже не мог не писать стихи. Среди профессиональных интересов писателей немаловажным считался вопрос об авторском гонораре и авторском праве, впервые, кстати, поставленный Пушкиным и декларативно оформленный в известном стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом». Иван Куратов был лишён этих профессиональных забот и связей. Даже в шутливой эпиграмме казанского периода он именуется «юристом», хотя по рифме можно было бы назваться и «поэтом»: И юрист мe этшаника — «И юрист я немного...». Поэтому в начале стихотворения «Моя муза» Куратов говорит в прямом смысле о непродаваемости своей музы. Эпатирующее читателя начало стихотворения — не что иное, как констатация поэтом факта своего литературного одиночества.
В казанский период Куратов пишет ряд стихотворений обличительного характера, причём не только на коми, но и на русском языке: Вӧтъяс («Сны»), Гырысь йӧз олӧмысь («Из жизни больших людей»), Быдтор керан йӧзысь гусьӧн («Всё ты делаешь от людей тайком»), Генерал! Тэ ов и югяв! («Генерал! Ты живи и блистай!»), «Новости», «Вдова», «Поминки» и др. Это сатирические произведения, задача которых не только обнажить пошлость скрытого от глаз мира власть имущих, но и замаскированную мелочность обычных мещан.
Иван Алексеевич Куратов не стал ни поэтом—сатириком, ни критиком режима: и до, и после казанского периода в его творчестве всегда находилось место философской и любовной лирике, он с любовью писал о коми народе, размышляя о его исторической судьбе. Тема крестьянского мира раскрывается в стихотворениях Синтӧм nӧльӧ («Слепой старик»), Пӧч («Старуха»), Шyдтӧмъяс («Несчастные»). В небольших любовных стихотворениях Зевс! Тэ ас вылӧ коль менӧ («Зевс! Оставь меня»), Тэкӧд донъясьны («С тобой торговаться»), Эг лӧсявлӧ («Ccopa») и других поэт будто бы продолжает лирический диалог с Сандрой, оставшейся в Усть—Сысольске. Появляются лирические размышления о жизни и смерти: Турӧб(«Метель»), 1866 во пeтiгoн («Уходящему 1866 году»), Дзебанінын («На кладбище»).
В Казани Куратову впервые открылся Восток, и он не мог пройти мимо шедевров мусульманской культуры. Сохранились его переводы II и CIX cyp Корана, двух стихотворений Рудаки.
1866 год ознаменовался и тем, что в «Вологодских губернских ведомостях» были опубликованы стихотворения Куратова под общим названием «Зырянские песни».
Начало службы в Туркестане
30 августа 1866 года закончилась учёба в Казани, Куратов направляется в город Семипалатинск аудитором в штаб седьмого Западно-Сибирского линейного батальона. Назначение в этот отдалённый сибирский город в преддверии Средней Азии Куратов выбрал сам.
Путь был долгий — аудитор Куратов прибыл к месту службы 9 ноября 1866 года, проехав более двух тысяч вёрст за два месяца. Дорога его вымотала, но он не знал ещё, что это только начало тех многих дорог, чтo ему предстоит пройти и проехать в последующие девять лет своей жизни.
В седьмом Западно-Сибирском линейном батальоне с 1854 по 1859 год служил простым солдатом уже ставший знаменитым к 1867 году Фёдор Михайлович Достоевский — об этом Куратову сообщили в штабе, куда он пришёл доложиться о прибытии. Адъютант семипалатинского военного губернатора поручик Модест Петрович Пущин определил новоприбывшего на постой в дом зажиточного казака, а затем пригласил в офицерскую столовую — пообедать, познакомиться, поговорить.
Свежеиспечённый аудитор, коллежский регистратор Куратов пришёлся по душе семипалатинскому военному губернатору: будучи представленным, он смотрел прямо, но не дерзко, взгляда не отводил.
«Не льстец,— отметил Г. А. Колпаковский,— надо присмотреться».
Молодой чиновник нёс свою службу исправно.
Серьёзных дел по малой его опытности вначале ему не давали, а порученные дела исполнял он точно, в срок и очень пунктуально.
Так что вскоре Куратов зарекомендовал себя знающим юристом, снискал уважение и среди товарищей по службе, и в глазах начальства.
Проницательный губернатор Колпаковский постепенно стал всё больше выделять Куратова из общей массы военно-судебных чиновников — ему нравился этот немногословный, но умный аудитор, и он прочил ему достойную карьеру.
9 марта 1867 года своим приказом генерал-майор Г. А. Колпаковский назначил Куратова на вакантную должность обер-аудитора штаба войск Семипалатинской области. Но за ним оставили и прежнюю должность аудитора 7-ro линейного батальона.
Женщины в жизни Куратова
Иван Куратов нравился женщинам. И было за что. С фотографического портрета молодого Куратова на нас глядит красивое одухотворённое лицо с удлинённым овалом и классически соразмерными чертами. Размашистый лоб, крупно вылепленный нос, спелые губы, окаймлённые изящно выгнутыми усами и картинно клубящейся бородкой, большие миндалевидные глаза, острый и в то же время увлажнённый взор… Осенью 1866 г., когда двадцатисемилетний Куратов по окончании военно-юридического учебного заведения надел офицерский мундир, его внешность сделалась ещё более искусительной. Всё это не могло не кружить голову женщинам...
Первое место занимают особы из стихотворения «Вчера и завтра» — труженицы либо московских, либо усть-сысольских игривых артелей, промышлявшие и под «красным фонарём», и втихомолку.
В более позднем стихотворении «Любовь» появляются имена некоторых из прекрасных дам:
Пусть язык прильнёт к гортани,
Если я давать начну
Клятву век любить одну.
Не забыть мне кроткой Тани,
Нины резвой дух и плоть —
О, храни, храни господь!
Я княжной любуюсь стройной,
Олю Галкину люблю,
Взор швеи её ловлю...
Некоторые из перечисленных барышень реально существовали. К ним, по-видимому, относятся щедро одарённая плотью и духом резвушка Нина (предположительно, Антонина Николаевна Латкина), а также Оля Галкина и некая «стройная княжна». Антонина Николаевна Латкина - дочь самого богатого усть-сысольского купца Латкина. Славилась образованностью и учёностью. Следующая упоминаемая в стихотворении дама, Оля Галкина, могла быть жительницей и Москвы, и Усть-Сысольска, и Казани, и Семипалатинска, и города Верного (ныне — Алма-Ата) — тех мест, где жил или побывал Куратов. «Стройной княжной» Куратов мог шутливо наречь Любовь Воронцову, дочь усть-сысольского пристава А. А. Воронцова, по совпадению её фамилии с именем знаменитого того времени государственного деятеля и светлейшего князя.
Среди прекрасных особ Усть-Сысольска, пленивших Куратова, пальма первенства принадлежала Александре Ивановне Поповой, по прозвищу «Сандра», приёмной дочери квартирной хозяйки Куратова, Е. А. Казариновой. После отъезда Куратова из Усть-Сысольска в октябре 1865 г. с возлюбленной он уже больше не встречался.
Судьба, которая прежде к Куратову не благоволила, на исходе его короткой жизни всё же смягчилась, подарив ему в городе Верном утешение в лице замужней женщины. Мать троих детей, казачка Надежда Алексеевна Чукреева, в доме которой квартировал Куратов, ответила взаимностью молодому офицеру, правда, едва ли из пристрастия к амурным интрижкам или по избытку пылкости…
Женская любовь, пусть простоватая и нескладная, осенила своим теплом мятущееся сердце поэта, укрепив Куратова в последние годы его многотрудной жизни.
Стихи в последние годы жизни
К середине 1867 года в поэзии Ивана Куратова главной темой становится противостояние жизни и смерти. Первым произведением этого периода является стихотворение Дзебанінын («На кладбище», 1866), представляющее собой невольное заимствование известной сцены на кладбище из трагедии Шекспира «Гамлет». Как и Гамлет, лирический гepoй Куратова ведёт трагический диалог с жизнью…
Тема смерти объединяет в один цикл ряд стихотворений, написанных в разное время, но в основном после 1867 года. Это Öти бур олӧм («Одна хорошая жизнь» , 1867), Ой, олӧм, олӧм! («Эх, жизнь, жизнь !», 1867), Со кыдз сійӧс тӧда ме... («Вот так его я знаю...», 1867), небольшая позма Кулӧм mом мортлӧн («Смерть юноши», 1867), Брамин кулан водзвылас («Брамин перед смертью», 1870), Важся коми войтырлӧн кодралӧм («Поминки древних коми», 1875) и некоторые другие.
В этих лирических произведениях Иван Алексеевич Куратов зачастую крайне эмоционален ведёт диалог с жизнью, как, например, в стихотворении Ой, олӧм, олӧм! («Эх, жизнь, жизнь!»).
Поэт говорит, что с каждым днём жизнь становится ему дороже. «Мы не будем с тобою спорить, // Ты оставайся, а я уйду...»: Жизнь вечная остаётся в бесконечном циклическом движении природных форм, обновление которых происходит через смерть, тогда как «уход» лирического героя, то есть его смерть, означает исчезновение его личности.
Смерть — «нелюбимая тема», но именно она определяет цену и смысл жизни, потому поэт и обращается к ней так часто. Ощущение краткости земной жизни, хрупкости человеческого существования лежит в основе небольшой трёхчастной поэмы Кулӧм том мортлӧн («Смерть юноши»). Центральное событие, вокруг которого строится её сюжет,— похороны молодого человека. Лирический повествователь — поэт — по воле случая оказывается их свидетелем. В первой части поэмы поэту в церковном пении слышится голос умершего юноши. Он говорит, что смерть его «придушила, чтобы не мог сказать ни слова живым».
Во второй части поэмы, вошедший в церковь лирический повествователь принимает непосредственное участие в прощании с умершим юношей, разговаривает с его матерью. Этот разговор раскрывает трагедию семьи. Безвременная кончина юноши обретает его родителей на полуголодное существование и скорую смерть. В третьей заключительной части поэт идёт с похоронной процессией, провожая гроб с телом на кладбище, и внезапно обращает внимание на разворачивающуюся вокруг картину весенней, расцветающей природы: «А тогда весна // Только ещё начинала // Оживлять то, что [когда-то} умерло. // И что уже стёрлось (исчезло), // Омыть дождём, // Чтобы покрыть новым узором...»
Тема смерти как растворения индивидуального человеческого бытия в сверхличном бытии Жизни вечной, Бога, раскрывается в стихотворении Со кыдз сійӧс тӧда ме... Все компоненты стихотворения выражают знания поэта о Творце через сопоставление Его свойств со свойствами человеческими. Любое рассуждение о Боге Куратов, не именуя Его общепринятым словом Ен («Бог»), намеренно описывает через отрицание определяемых качеств. Всё отрицаемое поэтом оказывается человеческими чертами, не свойственными образу Бога. За пределами же этого ряда остаются образы бессмертия, абсолютного равнодушия, явленные через ёмкую метафору «непостижимое молчание».
Следствие ведёт аудитор Иван Куратов
В Верненском укреплении в 1867 году насчитывалось около тысячи деревянных сооружений, в том числе до семисот пятидесяти жилых домов, до 40 мельниц, около сотни различных магазинов и лавчонок, не менее двух десятков харчевен и пельменных. Семиреченское казачье войско состояло из двух полков конных казаков при орудиях. Это были выходцы из сибирского казачества, лихие рубаки, жившие по своей, казачьей, правде. Их участие в боевых действиях нередко бывало решающим: конная атака казаков с пиками наперевес вызывала у противника панический ужас, о храбрости казаков ходили легенды.Казаки не были вольницей, это было войсковое подразделение, выбранным атаманом которого был военный губернатор Семиречья Герасим Колпаковский. Казаки участвовали во всех походах в кокандские, бухарские и хивинские пределы, они охраняли границы отвоёванных территорий, несли службу в пикетах — почтовых станциях, кроме того, им вменялось брать на постой и содержать первые полгода вновь прибывших чиновников и офицеров. В один из таких домов был определён прибывший из Семипалатинска Куратов.
Неизвестно, где жил Куратов первые полгода службы, но в дальнейшем он снимал квартиру в доме казака Степана Чукреева в Большой станице, на улице Михайловской. В 1867 году в Верненском укреплении проживало около восьми тысяч жителей, преимущественно русских и малороссов, а также татар, калмыков и казахов.
Отношение к женщинам в казачьем сообществе было вполне патриархальным. Это означало, что при всём казачьем равноправии мужчины-казаки были наделены большими правами.
«Дело о казачке Алматинской станицы Афимьи Крюковой, обвиняемой в дерзости и развратном поведении» стало первым, которое довелось расследовать коллежскому регистратору, аудитору 10 -го линейного батальона Куратову. Оно было возбуждено ещё в конце июня 1867 года, после того как Крюкову доставили в Алматинское станичное правление с базара и арестовали с содержанием на гауптвахте. 23-летняя Афимья Егоровна Крюкова была замужем за 44-летним Дмитрием Крюковым, оба они состояли уже во втором браке.
В январе 1868 года дело попало в штаб войск Семиреченской области, была создана следственная комиссия, в состав которой и был включён аудитор Куратов. Поразило Куратова даже отношение суда и свидетелей к обвиняемой: они как будто не видели в ней человека, в силу обстоятельств попавшего в трагическую ситуацию. Словно все они отталкивались от неписаного бытового правила: баба — она и есть баба, а мужик всегда прав. И Куратов решается на повторное следствие. Он заново допрашивает свидетелей и выясняет некоторые ускользнувшие от внимания прежнего следователя нюансы.
Аудитор обратил внимание и на то, что следствие вёл заседатель станичного правления хорунжий Сергеев, которого и оскорбила обвиняемая, то есть лицо заинтересованное; оскорбление прозвучало не в «институте управления», как было указано в документах, а «в сенях правления»; двадцать свидетелей «распутного поведения» женщины не смогли с точностью подтвердить её связь с Разуваевым в замужестве и тому подобное. Все эти нюансы следствия Куратов изложил в пространном рапорте, который отправил военному губернатору Колпаковскому.
Казачка была отпущена под поручительство, но окончательно дело было закрыто только 8 марта 1868 года. Новая комиссия, составленная по инициативе Куратова из офицеров 10-го линейного батальона, вела это дело уже иначе, и женщина была полностью оправдана.
О друзьях, товарищах аудитора Куратова
.%20Фото%20конца%2019%20века..jpg "Панорама г. Верного (ныне Алма Аты). Фото конца 19 века..jpg")
В окружении Куратова, видимо, никто не знал, что он поэт, тем более что пишет стихи на зырянском языке. А окружение его было весьма примечательным.
Прежде всего, это Василий Николаевич Чистопольский, его друг и однокашник по Казанскому училищу. После училища Чистопольский направляется в Оренбургский пехотный казачий батальон, затем его переводят в Ташкент, а 17 февраля 1868 года переводят уже в г. Верный, в тот же 10-й Туркестанский линейный батальон, в котором служит Куратов. Вместе они прослужат до того рокового 1875 года, когда смерть Куратова оборвёт их дружбу. В Верном Чистопольский неожиданно для себя получает должность начальника судного отделения Семиреченского областного правления.
Товарищем Куратова был титулярный советник Николай Александрович Аристов. Он дослужится до должности вице-губернатора Семиреченской области, но разойдётся во взглядах с новых губернатором и в 1889 году подаст в отставку. Дальнейшая его жизнь связана с Петербургом, с Русским географическим обществом.
Делопроизводителем областного правления служил и Владимир Монастырский, приехавший в Верный в 1868 году. Он изучал историю Семиреченского казачьего войска, но написать книгу помешала ранняя смерть — он умер тридцати восьми лет от роду.
В круг близких друзей Куратова входил и Лев Тимофеевич Самарин, человек непростой судьбы. За некое политическое преступление был определён на солдатскую службу в 12-й Туркестанский линейный батальон. По окончании срока службы Л. Т. Самарин остаётся в Семиречье и приезжает в Верный. Как политический ссыльный, он не имеет права поступать на государственную службу, поэтому служит по вольному найму в Семиреченском областном правлении, где и знакомится с Куратовым и Чистопольским. Здесь он устраивается на службу фактором (по-современному — менеджером) в областную типографию, управителем которой был в то время Н.А. Аристов. О возможности напечатать в областной типографии зырянскую грамматику Куратов мог говорить только с Самариным.
В окружение Куратова входил также И.И. Паклевский, участник польского восстания, инженер, занимавшийся строительными работами в г. Верном.
Память о поэте: первые куратоведы
Иван Алексеевич умер от чахотки 17 (29) ноября 1875 года. Куратова скромно похоронили на Верненском кладбище. В его наследстве остались два рубля серебром, книги, рукописи и два портрета искренне уважаемых им людей. Это были портреты Кауфмана и Колпаковского.
В начале XX века с именем И. А. Куратова были знакомы только некоторые ученые. Среди них профессор Гельсингфорского университета Ю. Вихман, преподаватель Санкт-Петербургского университета К.Ф. Жаков, студент Санкт-Петербургского университета П. А. Сорокин. Эти люди уже знали, что родственники поэта берегут тетради поэта, как самое ценное, но отдать в чужие руки опасаются.
Рукописи поэта были переданы Николаю Афанасьевичу Куратову, племяннику Куратова. Н. А. Куратов в то время учился в Санкт-Петербургском университете. Позже он привозит эти рукописи в Межадор в дом отца, после этого рукописи уже хранил опять же племянник Куратова священник Степан Афанасьевич Куратов.
В 1923 году С. А. Куратов отдаёт тетради поэта зятю, тогда учителю педтехникума, позже доктору филологических наук А. С. Сидорову. Сидоров первым и рассказал коми народу о Куратове в журнале «Парма ёль». В 1930-е годы творчество поэта глубоко изучил литературовед, уроженец с. Нёбдіно А. А. Попов (Öльöк Öндрей). Андрей Алексеевич окончил в Москве Красный институт профессуры и работал научным сотрудником в Литературном музее имени Горького.
Он первым предложил отметить 100-летие поэта и создать Литературный музей, подготовил план юбилейной выставки. В 1930-е годы работал над диссертацией, посвященной жизни и творчеству Куратова, но из-за тяжелой болезни закончить работу не успел, скончался в Москве.
В 1939 году выходит постановление Президиума Верховного Совета Коми АССР об увековечении имени поэта. По этому указу именем Куратова названа родина поэта – село Кебра, Сыктывкарское педучилище № 1 и школа. В организацию проведения большого юбилея И.А. Куратова значимый вклад внесли коми писатели С. М. Морозов и Г. А. Фёдоров.
В 1939 году С. М. Морозов съездил в Алма-Ату для поиска материалов о жизни Куратова. В ходе работы в архивах нашёл фотографии Куратова. В 1950 году Павел Доронин тоже нашёл фотоснимок в книгах Куратова. Когда сопоставили привезённые фотоснимки Морозовым и нашедший снимок П. Дорониным, то стало понятно, что это и есть Иван Алексеевич Куратов.
Память о поэте: названы именем Куратова
14 ноября 1921 года президиум коллегии Коми Обкомпроса принял решение об организации педагогического техникума для подготовки на дневном отделении воспитателей и учителей младших классов. За весомый вклад в развитие культурно-просветительского движения в регионе распоряжением Наркомата просвещения СССР в феврале 1940 года учреждению присвоено имя И. А. Куратова, национального поэта и просветителя народа Коми.
Ныне это Государственное профессиональное образовательное учреждение «Сыктывкарский гуманитарно-педагогический колледж имени И.А. Куратова».
26 марта 1966 года на берегу Эжвы, где строился гигант лесохимии Сыктывкарский лесопромышленный комплекс, открылась новая городская библиотека, названная именем И. А. Куратова. Она ещё не очень большая. Книгами заполнены две комнаты, читальный зал и ещё небольшое помещение на первом этаже общежития рабочей молодёжи.
Читатели удивляются, как же все красиво оформлено. В читальном зале стенды: «Вечно живой» (о В.И. Ленине), «Все для человеческого счастья», «Новости дня».
Чтобы ускорить читателям поиск литературы, книжный фонд разделен: советская литература, русская литература, литература народов СССР, иностранная литература, литература коми писателей и другие разделы. В отдельном разделе размещена политическая, техническая литература, учебные пособия. Эта новая библиотека – подарок 23 съезду КПСС.
Все это сделано читателями и сотрудниками библиотеки, Антониной Ивановной Забелинской и Юлией Александровной Симаковой.
В день открытия новой библиотеки имени И. А. Куратова в фонде насчитывалось более 5000 книг.
В 1960 -1980-х годах курсировал по Вычегде теплоход «И. А. Куратов» по маршруту Сыктывкар - Усть-Кулом . Перевозил за один рейс 171 пассажира. Судно спроектировано в Киеве в 1954 году, а сошло со стапелей на судостроительном заводе города Великий Устюг.
В Лемтыбоже, в порту Печорского бассейна, ходил паровой буксир «Куратов», 1934 года постройки, списан и утилизирован в сентябре 1970 года.
В Лемтыбоже, в порту Печорского бассейна, ходил паровой буксир «Куратов», 1934 года постройки, списан и утилизирован в сентябре 1970 года.
Память о поэте: монументальное искусство
3 ноября 1977 года был открыт памятник основоположнику коми литературы Ивану Алексеевичу Куратову в сквере на площади М.В. Ломоносова (ныне Театральная) перед зданием Государственного театра оперы и балета Республики Коми (ул. Коммунистическая, 32).Фигура поэта изображена слегка прислонившейся к дереву и установлена на невысоком постаменте квадратной формы. У большинства сыктывкарцев давно сложился образ Куратова как взрослого задумчивого «дядьки в очках и пиджаке».
Авторы памятника: скульптор – Владислав Никанорович Мамченко и архитектор – Вениамин Зусманович Эдельгаус очень рассчитывали на то, что памятник с прислонившимся к дереву поэтом установят среди зелени, в небольшом сквере на пересечении улиц Куратова и Кирова. Но единство архитектурно-скульптурного замысла до конца не было воплощено.
Материал: бронза, гранит.
30 июня 1979 года к 140-летию со дня рождения И. А. Куратова в центре села Куратово (Кебра) Сысольского района был установлен бронзовый бюст поэта.
Скульптор Мамченко изготовил скульптуры Куратова по архивной фотографии поэта.
Память о поэте: И. А. Куратов в филателии
В 1989 году в многонациональном Советском Союзе отмечали 150-летие со дня рождения И. А. Куратова - основоположника коми литературы и коми литературного языка, оставивший богатое наследство в национальной культуре своего народа.
Почта СССР отметила это знаменательное событие выпуском конверта и марки номиналом 5 копеек и тиражом 1 700 000 экземпляров. Художник Б. Илюхин изобразил портрет поэта по хрестоматийной фотографии Ивана Куратова в мундире военного аудитора, на фоне – писчий лист бумаги и перо.
А в июне этого же года Центральной библиотеке с. Визинга – одной из старейших в Республике Коми присвоено имя Ивана Алексеевича Куратова (Распоряжение Совета Министров РСФСР от 22 июня 1989 года №528-р). С 1947 года она помещалась в одном здании с домом культуры. В 1987 году библиотека переезжает в новое здание – Дом культуры, в котором для библиотеки отвели два этажа. В 2016 году библиотека отметила 120-летний юбилей. В год 100-летия Республики Коми Центральная межпоселенческая библиотека имени Ивана Алексеевича Куратова в селе Визинга Сысольского района (ул. Советская, д. 37А) обновлена по модельному стандарту в рамках национального проекта «Культура».
В начале 80-х годов 20 века в киоски «Союзпечати» для отправки писем и других почтовых корреспонденций поступали конверты с изображением памятника И. А. Куратова у музтеатра в г. Сыктывкаре.
Память о поэте: названы именем Куратова
В 1858 году в Усть-Сысольске открылось второразрядное женское двухклассное училище на 30-40 человек.В 1913 году женская гимназия переехала в специальный каменный дом на ул. Покровской (ныне ул. Орджоникидзе), а в 1914 году ей было присвоено имя Александринской. Коми язык был основным языком преподавания.
В 1918 году училище было переименовано в первую советскую школу 2-й ступени за № 1. Введено совместное обучение девочек и мальчиков.
2 января 1940 года Указом Верховного Совета Коми АССР в связи со 100-летним юбилеем коми поэта школе было присвоено имя Ивана Алексеевича Куратова.
В 1961 году школа № 1 прекратила своё существование одним бездумным росчерком пера. Но в 1966 году на пустыре по ул. Чернова, 12 по типовому проекту было построено новое школьное здание на 964 места, которому был присвоен номер 1, и учебному заведению снова дано имя И. А. Куратова.
В наши дни - это муниципальное автономное общеобразовательное учреждение «Средняя общеобразовательная школа № 1 с углубленным изучением отдельных предметов им. И.А. Куратова» г. Сыктывкара.
Память о поэте: названы именем Куратова
30 сентября 2024 года в Республике Коми отметили 100 лет со дня рождения И. П. Морозова. Примечательно, но партийную и государственную карьеру руководитель республики советской эпохи начинал после окончания Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов секретарём комсомольской организации совхоза «Куратовский».20 декабря 1991 года сельскохозяйственное предприятие было преобразована в СПК «КОЛХОЗ КУРАТОВСКИЙ» - Сельскохозяйственный Производственный Кооператив «Колхоз Куратовский» и была зарегистрирована по адресу: 168102, Республика Коми, Сысольский район, с. Куратово. Но брошенная в омут рыночных отношений экономика Севера с её высокими затратами на получение сырьевых ресурсов стала убыточной, а продукция неконкурентноспособной. Многие предприятия в связи с этим были вынуждены прекратить своё существование.
Сельскохозяйственный Производственный Кооператив «Колхоз Куратовский» 11 мая 2004 года прекратил деятельность в связи с его ликвидацией на основании определения арбитражного суда о завершении конкурсного производства.
*Фото: уборка урожая в одном из сельхозпредприятий Коми АССР, 80-годы 20 века.
*И. П. Морозов – первый секретарь Сысольского РК ВЛКСМ, с. Визинга, 1945 год.
Книга из фонда библиотеки «Менам муза – праздник на родине Ивана Куратова»
Это первое печатное издание, которое рассказывает об истории фестиваля в селе Куратово (Кебра). Автор проекта — Галина Стодольская, заслуженный работник Республики Коми и почётный работник культуры Республики Коми.
Книга стала результатом совместной работы многих талантливых людей республики. Они поделились своими впечатлениями о празднике, рассказали интересные факты из биографии и творчества основоположника коми литературы.
В книге описаны исторические события, связанные с праздником, а также представлены личности разных лет, которые внесли свой вклад в изучение и популяризацию творческого наследия Ивана Алексеевича Куратова. Издание содержит QR-коды на дополнительную информацию.
Источники:
- Малыхина, Анна Георгиевна. Родословное древо Куратовского рода / Малыхина А. Г., Попов В. М.; Коми генеолог. общество "Ордпу". - Сыктывкар : Эском : Комисамиздат, 1999. - 61, [1] с. : ил.
- Лимеров, Павел. : "С Куратовым я прожил целую жизнь" : [Беседа] / П. Лимеров; беседовала П. Романова // Регион .- 2019. - № 7.- С. 36-42. - (Открывая заново).
- Артемьев, П. Юность Куратова : первый год в Вологодской семинарии / Павел Артемьев // Арт. - 2018. - № 3. - С. 24-34 : фот.
- Лимеров, П. Ф. Иван Алексеевич Куратов / Павел Лимеров . – Сыктывкар: Эском, 2018. – 272 с. – (Республика Коми: люди и время).
- Тираспольский Г. Женщины в жизни Куратова / Геннадий Тираспольский // Арт. - 2004. - № 2. - С. 121-125.
- Ивлев Н. П. Куратов в Казахстане / Николай Ивлев. - Сыктывкар : Коми книжное издательство, 1981. - 199 с.
- И. А. Куратов: опыт осмысления жизни и творчества: сборник статей. – Сыктывкар, 2014. – 196 с.
- Рочев, Я. Имени Куратова / Яков Рочев // Коми му. - 1966. – март-апрель.
- Дым Отечества 2006-2007 гг. / Авт.-сост. А. Н. Сивкова, Кн. 6. - Сыктывкар : Коми республиканская типография, 2011. - 928 с. : фото.
- Кочурин, Н. Н. Уроки покорения Севера / Н. Н. Кочурин. - Москва : ПИК, 1998. - 402 с.
#КуратовИван
#интересноКуратов
#ГодКультурногоНаследияНародовРоссии